Эта поездка в Кусково стала для поэтессы глотком свежего воздуха
На обороте этой фотографии, хранящейся в Центральном государственном архиве литературы и искусства, рукой Марины Цветаевой написано: «Дорогому Алексею Елисеевичу Кручёных с благодарностью за первую красоту здесь. Кусково, озеро и остров, фарфор… 18 июня 1941 года. М.Ц.»
Сама Марина Ивановна — в берете, слева в верхнем ряду; она уйдёт из жизни через два с половиной месяца в Елабуге — это её последнее фото. Рядом будущая писательница Лидия Либединская, а пока девятнадцатилетняя студентка Лида Толстая. Внизу слева поэт-футурист, создатель поэтической зауми и легендарного «Дыр бул щыл» Алексей Кручёных. Справа, в картузе, шестнадцатилетний сын Марины Цветаевой Георгий Эфрон, дома его называли Мур. Он пропадёт без вести через три года на фронте — в западной Белоруссии.
Пальмы среди берёз
Это был будний день, среда. В Кусково компания отправилась по инициативе Кручёных. Как вспоминала Лидия Либединская в своей книге «Зелёная лампа», он позвонил часов в десять утра и пригласил в Кусково, где снимал комнату в дачном посёлке: «Купишь две бутылки кефира, белые булки, зайдём за Мариной Цветаевой и поедем».
Марина Ивановна с Муром жили тогда в четырнадцатиметровой комнате на Покровском бульваре. 20 минут до Курского вокзала, 15 на «электрическом поезде» — такие начали ходить на Горьковском направлении с 1933 года — до станции Кусково.
От платформы Кусково до дворца-музея — полтора километра. Тогда дорога шла через село с тем же названием. Тротуар заменяли узкие деревянные мостки. По обеим сторонам от них стояли торговые лавки, рядом с одной высилась тренога уличного фотографа. На заборе сзади красовался натянутый фон: белый замок, море, пальмы. Кручёных предложил сделать общее фото. Посмеялись: мол, пальмы среди берёз, но подошли и сфотографировались. Фотограф пообещал, что карточки будут готовы через два часа.
«Войны не будет»
Во время экскурсии по шереметевскому дворцу Цветаева сказала, что не любит вещи за то, что они переживают хозяев, и внимательно рассматривала портреты. Потом бродили по аллеям, уставленным белыми скульптурами, сидели на скамейке, обсаженной живой изгородью, говорили о том, когда начнётся война. Мур и Лидия с горячностью утверждали, что «войны скоро не будет», а если и будет, то ничего: пережили же мы татарское иго. Цветаева, помолчав, сказала, что фашизм гораздо страшнее татарского ига, и поднялась: «Да что об этом говорить, пойдёмте кататься на лодке!»
«Хороший дом, хочу жить в нём»
Обедать пришли на дачу Кручёных. Хозяйка накрыла шаткий стол в палисаднике, поставила тарелки с наваристым борщом с мясом. За обедом зашла речь об эмиграции, Цветаева рассказывала, как живут Бальмонт, другие поэты.
Кручёных коллекционировал всё, что было связано с поэзией и с поэтами, и всегда носил с собой альбом для автографов. Цветаева написала в альбом: «И всё-таки мне мира жаль: Я видела, как цвёл миндаль». («Пришло в голову при виде цветущей вишни, в Кусково, 18 июня 1941 г. А цветущий миндаль я видела в Сицилии, весной 1912 г. Марина Цветаева»)».
Вечером по дороге на станцию зашли к фотографу и забрали фотографии. На экземпляре, который взяла Лидия, Марина Ивановна написала, имея в виду экскурсию во дворец: «Хороший дом, хочу жить в нём».
18 июня было для Цветаевой знаковой датой: в этот день два года назад, в 1939-м, они с Муром вернулись из Парижа. Советский Союз встретил её неласково: мужа Сергея Эфрона и дочь Алю, приехавших раньше, арестовали, жить было негде, стихи не издавали.
Поездка в Кусково была для Цветаевой как глоток свежего воздуха.
«Снимались, как буржуи…»
Мур воспринял этот день совсем иначе. «Сегодня, 18-го, мы были на даче у Кручёных, — пишет он в дневнике. — Катались на лодке, пили кефир, сидели в садике, около беседки, снимались, как буржуи-ублюдки (des couillons), фотография мерзкая, как и следoвало ожидать». Затем в дневнике — о бытовых неурядицах, о нехватке денег. «В понедельник открывается у Кузнецкого моста магазин иностранных книг, и я надеюсь там продать французские книги. Это единственная надежда достать немного деньжат, т.к. с матерью — не особенно, в Гос. издательстве сейчас мало платят, а мы должны за комнату и всё такое».
Но до понедельника было воскресенье, 22 июня.