За дозиметр — два ящика коньяка
— Дали мне несколько десятков солдат, и мы участвовали в дезактивации самой станции, — рассказывает Валерий Васильевич. — Лопатами собирали радиоактивный грунт в мешки и грузили в самосвалы. Самое страшное — мелкие обломки реактора. Лежит такой кусочек размером со спичечную головку, а излучение от него будь здоров! Из защиты у нас были только лепестковые респираторы (они кое-как защищали от радиоактивной пыли), а водители клали себе под сиденье свинцовые листы и оббивали ими кабины. Довелось мне поучаствовать в эвакуации оставшихся жителей из заражённой зоны. К моему приезду большинство уже вывезли, но оставались в деревнях последние старики, которые не хотели уезжать, бросать живность. Когда мы туда ездили, набирали полные карманы галет: на обезлюдевших дворах повсюду оставались голодные собаки, куры, коровы. Как-то на берегу Припяти стою с дозиметром и вижу: идут ко мне рыбаки. Эй, говорят, командир, продай прибор, а то ловим рыбу и не знаем, можно её есть или нельзя. И несут два ящика коньяка!
Шофёрская смекалка
Евгений Епишкин из Измайлова работал на АЭС осенью 1986 года, в самый разгар строительства бетонного «колпака» над реактором. А до этого трудился в одном из трестов министерства среднего машиностроения (так называли главное «атомное» ведомство СССР).
— При строительстве саркофага использовали огромные немецкие краны, — вспоминает Евгений Иванович. — Их специально привезли из Баку, где они устанавливали нефтяные вышки. Краны были на электронном управлении, проще говоря, не рычагами, а кнопками, для нас в то время — чудо техники. Крановщик сидел в кабине, закрытой свинцовыми пластинами, а мы, инженеры, с рацией дежурили неподалёку в бетонном бункере. Электроника часто отказывала, кран вставал, крановщик связывался с нами, и мы бежали, протискивались к нему в кабину и устраняли неисправность.
Краны были на гусеничном ходу, там стояли дизельные двигатели. Один раз, когда потёк радиатор, кто-то предложил старый шофёрский способ: засыпать туда сухой горчицы. Мы — в столовую, выпросили пачку горчицы и — назад, на станцию. И действительно, помогло! Горчица на какое-то время закупорила течь, а там и техпомощь подоспела.
Ни шагу в сторону!
Военный строитель, капитан в отставке Вадим Лужин из Восточного Измайлова трудился на Чернобыльской АЭС в 1988 году, когда саркофаг уже стоял, но источников радиации вокруг ещё было немало.
— Очистка станции шла круглосуточно, — рассказывает Вадим Александрович. — Солдаты работали по сменам. У меня два взвода очищали машинный зал, а один помогал сотрудникам курчатовского института бурить отверстия в саркофаге, чтобы изучать поведение реактора. У тех, кто собирал радиоактивный мусор в машинном зале, рабочая смена могла длиться минуту, а то и 45 секунд — настолько велико было излучение. Все собирались в бункере, потом солдаты попарно подходили к дозиметристу, который на экране показывал, как им действовать в зараженном зале: буквально куда встать, где взять лопату, что и где в неё положить и куда нести. Если не успел за минуту и «перебрал» дозу, на следующий день на работу не выходишь.
Жили мы всего в восьми километрах от станции, в здании бывшего интерната. Снабжение было хорошее, и платили нам хорошо. Однажды по инициативе нашей партийной организации мы решили на деньги, заработанные за один день целым полком, купить всё необходимое для интерната, который к тому времени перевели в Киев. Купили спортинвентарь, музыкальные инструменты, прочие необходимые вещи и отвезли всё это детям.
Загрузка ...